Сразу после сотворения мира - Страница 4

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Тут Плетнев вдруг засмеялся, тоскливо и ненатурально, по кривому зеркалу пошла волна – должно быть, от тоски, – и дрогнули занавески на окнах.

Он ничего не понимает в загородной жизни, и уж тем более в деревенской! Он покупает воду в пластмассовых бутылках, а «землянику садовую» в деревянных туесках. И туески, и земляника произведены далеко от Тверской губернии, в Израиле или Испании, где-то там. В этой деревне нет никаких крестьян, одни только состоятельные московские дачники – земля в этих местах стоит недешево, ох, недешево!.. Учить кого бы то ни было чему бы то ни было он не способен в принципе, дети его раздражают. Да и потом…

Откуда на его участке возьмутся огурцы, которые он станет подвязывать?!

Он ничего и никогда не делал руками, только головой, как человек… умственный!..

Впрочем, до завтра он в любом случае не уедет, а дом-то как раз его собственный, а вовсе не чужой.

Плетнев купил его «по случаю» года три назад, когда умер этот самый Прохор Петрович, старый хозяин.

– Хорошая земля продается, – сказал ему приятель Павлик, – хотя участок маловат, всего соток сорок, что ли!.. Ну, с домом, конечно. Я бы сам купил, но далековато и возни много! Дом сносить придется, заново строиться, а там не слишком удобно. На каждую машину пропуск надо выписывать – заказник же! Может, поедешь, глянешь?.. Знаю, знаю, ты не любитель дачной жизни, но всем нам запасной аэродром рано или поздно потребуется!..

Плетнев, который тогда еще не задавал себе актуальный, новый и очень простой вопрос, в чем смысл жизни, тем не менее подумал про «запасной аэродром», поехал, посмотрел и тут же купил.

Осень стояла, за заборами горели костры. Серые тучи с хмурыми снеговыми днищами висели над полями и мутной всклокоченной рекой. Мокрая грустная собака на соседнем участке бродила на своем кольце, гремела цепью.

Дом, про который приятель сказал, что его придется сносить, оказался таким же хмурым и мрачным, как все вокруг и как плетневское настроение. Он был из серого камня, темные рамы, с крыльца отбита плитка. Соседский старик, этот самый Николай Степанович, заявил, что «все в полной исправности», наследники из него «ничего брать не изволят», а он, Николай Степанович, забрал бы холодильник, тем более Прохор Петрович ему давно обещал и отдал бы, если бы не помер скоропостижно.

Плетнев, которому было наплевать на холодильник, рассеянно разрешил забрать, и пока старик бегал за веревкой и соседом Ванькой, прошелся по комнатам, полным от дождя и гераний на окнах какой-то аквариумной тишины.

…Вот сюда я буду приезжать, когда станет совсем невмоготу.

Невмоготу стало через три года, и вот он приехал.

Ну? Когда обратно, в мир? Завтра? Или до понедельника все же дотянешь, схимник?..

Плетнев долго сидел, слушал, как дом вздыхает, как сквозняк перебирает занавески на окнах и допотопные деревянные кольца приятно позвякивают.

Он ушел спать очень рано, в двенадцатом часу, долго и бестолково выдвигал ящики комодов на втором этаже, искал постельное белье. И белье, и новый холодильник, и вода в пластмассовых канистрах были закуплены и отправлены заранее – к предстоящему схимничеству и анахоретству Плетнев готовился основательно.

Он нашел белье, совершенно новое и жесткое, в пластиковых мешках, сопя от непривычной работы, путаясь руками и углами пододеяльника, ругаясь себе под нос, кое-как заправил постель, лег и не спал полночи – от тишины.

Тишина не давала ему спать.

…Сперва он ничего не понял.

Было очень жарко, так жарко, что Плетнев решил сквозь дремоту: я на Мальдивах и почему-то забыл включить кондиционер. Вот сейчас встану, включу и…

Вставать и включать не хотелось страшно.

Была еще одна причина, по которой непременно требовалось встать, и через некоторое время выяснилось, что это такая причина, игнорировать которую уж никак невозможно.

Нужно вставать, идти в сортир, а потом искать, где включается этот проклятый кондиционер. А потом опять спать, спать…

Что вчера было? Сидели в баре до рассвета? Романтически гуляли вдоль прибоя с Мариной? Ничего не помню…

Он открыл глаза и какое-то время смотрел в деревянную стену с обрывком черного кабеля посередине.

Нет, не Мальдивы. Там не бывает таких стен. Там вообще никаких стен не бывает. Там кругом бунгало, со всех сторон открытые океану, в этом весь смысл Мальдивов!..

Тут произошло нечто совсем странное. У него над ухом, так близко, что он даже вскочил, заблеяла коза, раздались сигналы точного времени, очень бодрый и определенный голос сказал очень по-радийному:

– Московское время тринадцать часов.

В распахнутое окно врывалось солнце. Его оказалось так много, что жаром исходили деревянные стены. Внизу – Плетнев выглянул – был какой-то луг, совсем незнакомый, а за ним деревья, а что дальше – он не успел разглядеть. Посреди луга торчала коза, трясла головой и совалась мордой в клумбу с какими-то цветами. Когда морда появлялась из клумбы, изо рта у нее свешивался цветок, исчезавший с поразительной быстротой.

– Машка, зараза, пошла! Пошла вон, кому говорят!

Коза вдруг взбрыкнула задними ногами и понеслась, а за ней пролетела какая-то тетка в лифчике и подвернутых тренировочных штанах, и все скрылось.

Только цветы качались на объеденной клумбе.

Плетнев по пояс высунулся из окна, покрутил головой и осознал себя в деревне Остров Тверской губернии.

– И по традиции в конце выпуска новостей прогноз погоды! В Москве установилась настоящая летняя жара! Днем воздух прогреется до двадцати восьми, а по области до тридцати двух градусов выше нуля, ветер юго-восточный, умеренный. Ночью столбик термометра…